washbyt.ru

7 фактов о том, как определяются национальные меньшинства в российском праве

И у нас в стране в отношении категории, которая называлась «малыми народами», существовал очень похожий подход. Это была идеология антропологии спасения. Существовало представление, что таким народам трудно выживать в суровых условиях Арктики. Хотя мы знаем, что они прекрасно адаптированы, но взгляд «с юга» был тогда такой. Если вы возьмете у географов определение Арктики или Севера, они определяются в терминах отсутствия, там нет температур выше определенного предела, то есть когда перечисляются элементы этого определения, там нет того, сего, пятого, десятого. Не комфортно  Но я не думаю, что коренные жители Арктики стали бы так определять свои родные места.

В некотором смысле все жители Земли коренные, если это не пришельцы. И в каком-то смысле, даже и мигранты являются коренными в рамках материков, по которым они перемещаются. Мигрантов, которые пересекают океаны, оказывается не так уж много. В этом смысле – все коренные, или большинство – коренные. И стало быть мы сразу в термине «коренной» усматриваем масштаб перемещения. Какой он должен быть, чтобы перестать быть коренным и стать мигрантом? Предположим, я коренной москвич. Когда и на каком расстоянии от Москвы я теряю это свойство, уезжая из нее? Буряты в Сибири считаются коренными жителями, а в Москве они уже мигранты. Natives – английский аналог слова «коренной» (в Лондоне – это были, конечно, выходцы из колоний) до сих пор в бытовом языке обозначает выходца из колоний, а вовсе не коренных лондонцев.

Источник http://postnauka.ru/faq/10578

«Коренные народы» – это правовое понятие, и оно предполагает какие-то правовые действия. Не всегда эти действия, устраняя историческую несправедливость, рождают сегодня ситуацию справедливую для всех. Например, в России существует перечень коренных малочисленных народов, которые получают разные льготы в соответствии с этим статусом. Однако, если мы используем модель Старого Света, то есть традиционного образа жизни, основанного на присваивающей экономике, охоте, собирательстве, оленеводстве, рыболовстве, то почему мы в этот перечень включаем, например, вепсов или другие похожие группы, которые замечательно интегрированы и ничем не отличаются от соседних крестьян. Вепсы живут в Карелии, а также в Ленинградской и Вологодской областях и ничем не отличаются по своему хозяйственному укладу от окружающих их карелов и русских. Но они получают льготы, а рядом люди, живущие в точно таких же условиях, в этих же самых деревнях, которые их не получают. То же самое можно сказать о шорцах на юге Сибири в Кемеровской области, потому что это фактически на 70% городское население. Шорцы получают льготы, рядом живущие хакасы в тех же деревнях их не получают. С моей точки зрения, если мы охраняем образ жизни, то нужно охранять адресно те семьи, которые зависят от этого типа экономики, а не народы.

1

В современном праве притязания на собственность на эти земли или территории, и на суверенитет обосновываются как раз правом первопоселения, то есть временем, когда люди впервые туда пришли, и там никого не было, никто этой территорией не владел и о ней не знал. Их право может быть отчуждено только в результате договора продажи, передачи в дар, а, если это происходит насильственно, то это может быть опротестовано сегодня аргументами к восстановлению исторической справедливости, поскольку за этой группой людей признается право на территорию.

Существует еще вариант этой модели, который хронологически отсылает не к первонасельникам, к первому человеку, появившемуся на этой территории, а к населению, предшествовавшему колонизаторам, то есть людям, которые пришли и стали считать эту территорию своей, подчинив местное население. Здесь возникает интересная правовая коллизия, потому что этот принцип не очень прагматичен в ситуациях, когда была смена волн завоевателей, когда трудно установить именно ту группу, которая предшествовала колонизаторам. Обычно в таких моделях или в таких правовых определениях коренного населения присутствует презентизм: та группа, которая доминирует сегодня, и считается колонизаторами. Хотя, если взять, например, ситуацию юга Сибири, то там якуты вытеснили местное тунгусоязычное население. Вроде бы они – завоеватели и колонизаторы? Но, тем не менее, колонизаторами считаются там русские. То же самое, в случае Алтая. Там кетоязычное и самодийское население когда-то было вытеснено или ассимилировано группами тюрков, но они считаются сегодня на этой территории малочисленными коренными народами. А доминирующая группа – условно говоря, русские. Условно, потому что в доминирующую культуру у нас входит множество людей с разными этничностями, но считающие своим родным языком – русский.

Вроде бы насильственный захват – это плохо, и можно говорить о восстановлении прав, возврате территорий и так далее. Но здесь работает еще один прагматический принцип, так называемый принцип справедливой формы правления. Если разрушается прежний режим правления, который был с современной точки зрения «нормальным», то есть не нарушал прав человека, то это плохо. Но что если мы восстанавливаем, скажем, такой режим правления как рабовладение, отдавая территорию этой группе, а такие случаи тоже были? К востоку от Новой Зеландии есть острова, которые называются Чатхем или Рекоху, где одно из племен маори когда-то захватило этот остров, населенный другим племенем маори (тогда это считались, в общем, разные группы, или «народы» в современном смысле слова, воевавшие друг с другом). Часть местных они уничтожили, а часть сделали рабами. Когда туда пришли англичане, они застали это рабство, и, в общем, сохраняли его, использую косвенное управление и не вмешиваясь. Но вот сегодня встает вопрос, стоит ли восстанавливать такие режимы на этих землях, хотя притязания на территорию со стороны коренных народов возникают по всему миру, и во многих случаях решаются в их пользу.

Вторая модель или подход, лежащий в основании статуса коренных народов, не связана с образом жизни, она связана с хронологией заселения территорий. Она распадается на несколько подмоделей. Первая из них связана с термином «аборигенность». Это люди, которые присутствуют на этой территории от начала начал, и все остальные, пришедшие на нее, уже застали там этих людей. Как будто они там «родились от земли», что и содержится в семантике термина: ab origine – букв. « с самого начала», «изначальные». И, кстати, термин «автохтонные» – это греческий термин, который означает как раз «рожденные от земли». Индигенность – это латинская калька с древнегреческого, там тоже семантика «урожденности». Эти термины употреблялись не только по отношению к людям, но и к местным продуктам: у Гомера, например, было автохтонное вино и автохтонные быки, то есть «здешние», «местные», «рожденные землей».

Shaw K. Indigeneity and Political theory. N.Y.: Routledge, 2008. 247 pp.

Anaya J.S. Indigenous Peoples in International Law. Oxford: Oxfor Univ. press, 2000. 267 pp.

Daes E-I. On the concept of indigenous people: Working Paper by the Chairperson-Rapporteur, Mrs. Erica-Irene A. Daes (UN Doc. E/CN.4/Sub.2/AC.4/1996/2).

Чем коренные народы отличаются от других народов? Что это за свойство – быть коренным? В русском языке слово «туземность» устарело, и сейчас мы используем разные кальки на основе древнегреческих и латинских корней: аборигенность, индигенность и автохтонность. Но что такое автохтонность, аборигенность, или индигенность? Эти слова хоть и являются синонимами, но не полными, и в современном международном праве эти термины, к примеру, на английском языке, или на французском, используются по-разному, с разным набором значений. Когда эти значения превращаются в правовые понятия, то возникают разные законодательные нормы, разные притязания со стороны этих народов.

Понятие «коренные народы» в российской антропологии, как ни странно, появилось довольно недавно, и пришло оно из правового дискурса. Когда мы говорим о статусах, связанных с особенностями культуры, языка, то есть таких лингвокультурных (языково-культурных) сообществ как коренные народы или национальные меньшинства, мы неизбежно попадаем в такую междисциплинарную ситуацию, когда взаимодействуют языки разных наук, но сюда вмешивается также правовой дискурс, мощное политическое влияние, и бытовые представления о том, что такое «коренной».

Соколовский С.В. Образы Других в российских науке, политике и праве. М.: Путь, 2001. 235 с.

Выходит, что этот статус как бы сращивается с личностью, и человек с ним путешествует, оставаясь по всему миру коренным. Здесь мы сталкиваемся с особой категорией, особым правовым статусом. Создавался он в разных местах по-разному, и главное то, что его правовые основания тоже оказались различными, и вот тут возникает тема разных моделей. В модели Старого Света «коренной» – это прежде всего ведущий особый образ жизни. Логика введения особого статуса коренных народов в международном праве основывалась на их отказе от интеграции в нашу глобальную урбанистическую индустриальную цивилизацию. У коренного населения сохраняется особый образ жизни, основанный либо на присваивающем, экстенсивном хозяйстве, на хозяйстве натуральном, не на рыночном и монетарном. Это представление сейчас уже во многих случаях изменилось, но исходным аргументом для создания особого правового статуса был отказ от интеграции, и уважение к этому отказу, к выбору способа жизни.

Кряжков В.А. Коренные малочисленные народы Севера в российском праве. М.: Издательство «Норма», 2010. 559 с.

Тема индигенности в российском законодательстве обнаруживается редко: у нас довольно специфический подход к коренным народам – в их правовом определении есть такой признак как малочисленность. Чтобы считаться малочисленным коренным народом Российской Федерации, численность должна быть меньше пятидесяти тысяч. Народы, численность которых больше пятидесяти тысяч, разумеется, тоже являются и считаются коренными, но не на законодательном уровне. То есть никаких специальных норм защиты для таких народов у нас в России не предусмотрено, хотя, разумеется, крупные автохтонные народы имеют в России свои республики.

Соколовский С.В. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма к принципу социальной справедливости // Этнографическое обозрение. 2008. №4. С.59-76.